Седьмой круг [СИ] - Алекс Джиллиан

   - Как наши дела в Ридсдейле? - неожиданно спросил граф на пороге своих покоев. Роберт усадил его на высокую королевских размеров кровать.

   - Пока наши позиции сильнее. Флетчер посылает армию за армией, много наших воинов гибнет, но мы держим оборону. До меня дошли слухи, что Ридсдейл побывал в Чипчейзе и потом отправился в Дарем. Боюсь, что он снова готовиться к военному походу.

   - А что там?

   - Это владения Элизабет. Чипчейз - укрепленный замок с большой армией, в Дареме богатые поместья. Думаю, он решил использовать приданое своей супруги в военных целях, причем, против нас.

   - Черт, я совсем про нее забыл. Но ты зря волнуешься. Пока Элизабет у нас, он не сможет использовать ее владения, деньги и все остальное. - Ричард откинулся на подушки, и устало прикрыл глаза. - Что с ней? Ты говорил, что она при смерти?

   - Лихорадка, которую девушка подцепила по дороге в Мельбурн, отступила. Она почти месяц пролежала в бреду, пришлось даже доктора позвать. Никто не думал, что она выживет. Даже Луиза ухаживала за ней.

   - Моя сестра совсем спятила? - Ричард резко поднялся. - Она не должна пачкать свои руки об эту падаль.

   - Милорд! Я думаю, с Элизабет достаточно. От нее и так осталась одна тень.

   - А я хочу, чтобы, вообще, ничего не осталось. Как ты можешь сострадать? Вспомни....

   - Да помню я все.... - оборвал его Роберт. - Просто не знаю, что еще ты можешь с ней сделать?

   - О, у меня богатая фантазия. - сардоническая улыбка, так знакомая Роберту, исказила красивые черты лица графа Мельбурна.

   - Я хочу, чтобы ты очнулся, и посмотрел на ситуацию трезвыми глазами. Девчонка ни в чем не виновата. И после всего, что произошло, у нее такая воля к жизни....

   - Ненависть - вот что дает нам силы для выживания, мой дорогой друг. Я никогда и не думал, что есть что-то еще. Что под градом стрел, может быть, меня берегли молитвы той, кого я любил, но не смог защитить. Ничего не было. Нет никакой святости в любви, она не способна спасти, она убивает, разрывает душу. Ненависть честнее, и от нее всегда знаешь, чего ожидать.

   - Ричард..... - Даже у сурового воина дрогнуло сердце, когда он заглянул, в полные неизмеримой боли, глаза. - Ты должен смириться. Мы все кого-то потеряли в тот ужасный день. Мы достанем Алекса Флетчера, и будем убивать медленно и изощренно, а потом скормим кишки собакам. Но ты должен понять сейчас, что даже его смерть, какой бы чудовищной она не была, не вернет нам тех, кого мы любили.

   - Я это знаю, Роберт. Просто не могу иначе.

   Элизабет лежала на жестком матрасе, набитом соломой. Она не чувствовала, как жесткая ткань и торчащие из нее мелкие частицы высушенной травы царапают кожу, не чувствовала она и болезненных укусов блох, и отвратительного запаха, пропитавшего маленькую коморку, в которую ее бросили, когда привезли в замок, и пронзительного холода, и топота крыс где-то совсем рядом. Ни голода, ни жажды. Даже боли не было. Сначала девушка думала, что со временем это состояние полной бесчувственности пройдет, а когда пришел жар, удушающий испепеляющий душу и тело жар, он испепелил остатки той, что когда-то умела смеяться и плакать. Элизабет, так долго оберегаемая отцом и тетками, избалованная, взбалмошная, непоседливая, своенравная и эгоистичная до абсурда, та самая Элизабет, еще недавно наивно полагающая, что Бог создал этот мир, чтобы она могла прийти и наслаждаться им, Элизабет, никогда, даже в полном одиночестве и темноте не допускающая мыслей о смерти, о боли, об унижении и жесткости, которые могут существовать в ее прекрасном мире, теперь Элизабет знала, что смерть все-таки есть. И она прошла через нее, сохранив телесную оболочку, сохранив свою память, в которой до мельчайших подробностей отражались события последнего месяца, стоило ей закрыть глаза. Она пыталась проанализировать, понять, заглянуть в себя, чтобы найти выход или хотя бы по-женски разреветься. Но нет. Ее глаза были сухи, сердце словно закрылось в каменном мешке, и она совсем себя не жалела. В ее венах, разливаясь по ослабевшему измученному оскверненному телу, пульсировала, казалось, вовсе не кровь, а жгучая придающая ей сил ненависть. Они думают, что сломали ее. Изнеженную избалованную девушку, слабую и безвольную. Но Элизабет Невилл не такая. Никогда не была такой. Нет ничего, что нельзя пережить. И пусть прошлая жизнь для нее - теперь лишь болезненные воспоминая о рае, она отомстит тем, кто вырвал ее из мира счастья и удовольствия. Пока она дышит, пока ее сердце стучит в груди, она будет драться, и неважно, сколько еще раз ее придется проиграть в неравной битве, она не умрет побежденной и смирившейся. Никогда. Никогда.

   Глаза Элизабет выхватили из темноты одинокое пламя свечи, которая стояла на полуразвалившемся сундуке в углы комнаты. Свеча сильно коптила и отвратительно пахла. Лучше полная темнота. В последнее время именно ночь стала для девушки любимым временем года. Ночью ее никто не тревожил, никто не мешал думать и учиться ненавидеть еще сильнее, еще яростнее, чем вчера. Она села и спустила ноги на ледяной каменный пол, сквозняк обжег голые ступни, но девушка ничего не заметила. Когда душа мертва, тело тоже перестает чувствовать. Наклонившись вперед, Элизабет задула свечу, и снова легла на свое неудобное ложе. За все время, пока она находилась в замке своего мучителя, девушка ни разу не вспомнила о благоухающих шелковых простынях, о мягкой перине и белоснежном надушенном белье, она стерла из своей памяти все, что связывало ее с леди Элизабет Невилл. Она родилась снова. Первый день ее жизни в аду начался со встречи с графом Мельбурном.

   Луиза вошла в комнату пленницы на рассвете. И, как всегда, холодный озноб прошелся по ее спине, когда она встретила ледяной ничего не выражающий взгляд почти прозрачных голубых глаз. Луизе Чарлтон иногда казалось, что пленница никогда не спит. Ее неподвижные жуткие глаза были открыты даже, когда охваченная лихорадкой, она металась в бреду. Не смотря на то, что Элизабет Невилл пугала ее своей молчаливой неподвижностью, Луиза приходила в эту комнату каждое утро, чтобы принести завтрак. Элизабет почти ничего не ела и совсем мало двигалась. Ее жесты были скупы, она всегда молчала и просто смотрела, но словно сквозь, словно была где-то в другом месте, еще более ужасном, чем это.

   - Ты должна лучше питаться, чтобы поправиться. - выдавила из себя Луиза, когда Элизабет отвернулась от поставленного на покосившийся стол подноса. - Я принесла немного. Молоко и хлеб.

   Ответом девушке послужила тишина. Вздохнув, Луиза подошла ближе. Она положила на кровать пленницы серое платье из грубого материала, белый передник и чепец на завязках.